АЛДАНОВ В КОНТЕКСТЕ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
DMITRY SHLAPENTOKH
Событие ограничено временем и пространством лишь в процессе становления. Но как только занавес опускается, оно переходит в прошлое, превращаясь в образ, независимый от породившей его реальности.
У образа нет ни постоянного места жительства, ни времени проживания; он трансцендентен временным и географическим ограничениям и может войти в культуры, внешне не имеющие ничего общего с культурой, породившей его. Это и произошло с образами Французской революции 1789-1794 гг., ставшими интегральными элементами русской культуры с начала девятнадцатого века. С середины этого столетия Французская революция все более перестает быть прошлым и все более сближается с настоящим, как бы падает на него, чтобы с началом нынешнего века слиться с ним. Прошлое, став настоящим, переживает второе рождение, заставляя современников как бы переживать заново драму иной страны, формально отыгранную более ста лет назад.
Почему русская интеллигенция оказалась так восприимчива к французской революции, почему поколения видели русскую реальность через призму ее образов? Ответ казалось бы лежит на поверхности: русская реальность столь схожа с французской конца восемнадцатого - начала девятнадцатого века, что аналогии напрашиваются сами собой. Объяснение это, однако, не дает верного ответа на поставленный вопрос, не схватывает самой сущности проблемы. Действительно, русская история могла быть сравнимой и, действительно, сравнивалась со множеством других периодов мировой истории; русским, наконец, вовсе не обязательно было импортировать иноземное прошлое — вполне достаточно могло быть своего собственного: и революция 1917 года, и гражданская война могли объясняться (и объяснялись) в контексте Смутного времени.
Интерес к Французской революции обусловлен не столько внешним сходством явлений (якобинского и большевистского террора, например), сколько желанием значительной и все увеличивавшейся на рубеже двадцатого века группы русской интеллигенции видеть Россию преимущественно страной западной. Образ Запада, естественно, разнился в зависимости от политических взглядов, но у представителей всех групп он
Rev. Êtud. slaves, Paris, LXVI/2, 1994, p. 359-379.
